Айс напряженно замер, подозрительно прищурив серые глаза.
— Я весь внимание, сабира.
— Передай Ему, что я вернусь. Обязательно вернусь, и этой встречи Ему будет не пережить. Это первое. Второе: дай мне клятву.
— Я не даю клятв, сабира. Это удел людей.
— А придется, — хмыкнула я. — Если действительно хочешь, чтобы я навсегда покинула башню, поклянись мне, что ноги твоей не будет в Аметистовых горах и в землях на пятнадцать лиг от них.
Кажется, мне удалось напоследок его удивить.
— Хорошо, — Айс недоуменно пожал плечами. — Я обещаю.
— Этого мало. Поклянись.
— Мое слово стоит...
— Ничего оно не стоит. Поклянись своим чертовым Вороном, что никогда, слышишь, никогда даже близко не подойдешь к этим проклятым горам! — все-таки я сорвалась на крик.
Минуту Айс смотрел мне в глаза, потом выдавил:
— Клянусь памятью Ворона. Это все твои условия, или есть еще?
— Все, — я демонстративно закрыла глаза руками, желая только одного — чтобы оборотень ушел, испарился, провалился в тартарары, навсегда исчез из моей жизни — может, хоть тогда мне не будет так больно.
Я не слышала, как он ушел.
Наверно, я просидела вот так, зажмурившись и уткнувшись в ладони, довольно долго, а когда очухалась, поняла, что ноги и спина затекли и стали как деревянные. Предстояло заново научиться ходить.
«А также жить и дышать. Без Айса. Это только поначалу больно, потом пройдет», — до сих пор я мало понимала, насколько привыкла к оборотню. Он стал чем-то вроде воды, только лишившись которой, понимаешь, как же тебе хочется пить.
У выхода из башни меня поджидали сэты. Они так умело сливались с сумраком, что я заметила их, только когда Дэв осторожно дотронулся до моего плеча.
— Уходишь?
— Да.
— Плохо, — еле слышно прошептал Суод. — Очень плохо. Мы пытались убедить Айса...
— Не надо упоминать при мне это имя. Никогда.
— Ты не понимаешь...
— Я все понимаю, — подбирать слова оказалось сложным делом. — Вы так долго ждали...
— Мы не думаем, что это Он, — голос Дэва прошелестел в самые уши. Казалось, сэта нисколько не удивило то, что я знаю о пророчестве. — Слишком много совпадений. А выдавать желаемое за действительное — последнее, что нужно делать тем, чей род исчисляется единицами. Но остальные не хотят нас слушать. Он убедил их. Дал им то, чего они желали больше всего на свете.
— Знаю, дал им крови, и она затуманила их разум. Доказал, что может закрыть от сабиров. Но он лжет, я чувствую, что он лжет, и изо всех сил буду искать неопровержимые доказательства, — вот, я опять ввязалась в безнадежную войну за справедливость. Ничему-то жизнь не учит!
— Если потребуется помощь — зови, — одними губами сказал Дэв.
— Думаю, что это случится скорее, чем вы ожидаете.
Спустя пятнадцать минут я вовсю вымещала злость, пиная ногами дверь, ведущую в покои Лайона. Грохот от моих ударов стоял такой, что пара любопытных сабиров, разбуженные шумом, пришли выяснить, что тут происходит. Увидев меня, бешено колотящую по дубовой обшивке, они вежливо улыбнулись и предпочли убраться восвояси.
— Что происходит? — дверь распахнулась, и на пороге показался заспанный Лайон. Одной рукой он пытался протереть глаза, а второй застегнуть ремень на штанах. — Аня? Что-то случилось?
— Нет, просто я решила воспользоваться твоим любезным предложением, и остаться на некоторое время. Лучше поздно, чем никогда, верно? — я отодвинула с дороги слегка прибалдевшего сабира, и прошла внутрь. — Приглашение все еще в силе?
— Да, — Лайон, наконец, проснулся, и на его лицо медленно возвращалась обычная маска самодовольного превосходства. — Ты можешь жить здесь столько, сколько сочтешь нужным. Только с одним условием.
— Каким?
— Все, что сейчас на тебе одето, кроме меча, разумеется, немедленно отправится в камин.
— Думаешь, что голой, но с клинком, я буду выглядеть лучше?
Сабир бросил оценивающий взгляд на мою тощую фигуру и усмехнулся:
— Безусловно, но, к сожалению, это приведет к быстрому падению нравов в замке, так что можешь взять из гардероба все, что придется тебе по вкусу.
Неясные предчувствия, которые с каждым прожитым днем становились все сильнее, заставляли меня торопиться и рисковать. Я почти не покидала библиотеки, возвращаясь в покои Лайона лишь для того, чтобы наскоро перекусить и уснуть. Сабир признавал за мной полное право пропадать целыми ночами или днями — это как выходило. Может, я ему действительно нравилась? Он не задавал вопросов, не лез в душу и не надоедал — в общем, вел себя джентльменистей некуда — правда не оставлял своих тонких намеков и откровенных шуток, но это компенсировалось тем, что в любое время суток меня ожидал красиво накрытый стол и горячая еда. Как он угадывал, когда я вернусь? Пасьянсы, что ли, раскладывал?
Иногда, в самый глухой предрассветный час, я пробиралась в церемониальный зал, в надежде, что статуя вновь появится и даст ценный совет. Но ожидания не оправдывались — стена оставалась стеной, сколько я не просила ее вновь открыться. Приходилось уходить не солоно хлебавши, спиной ощущая злобные взгляды изваяний.
Перелопачивая в библиотеке тонны пергаментов, я чувствовала себя уже не читателем, а докером: лихорадочные метания от стеллажа к стеллажу, попытки разобраться в надписях на неведомых языках — это выматывало не меньше, чем разгрузка дров. Бумагам, оказывавшимся на столе командора, уделялось особое внимание. Я изучала их со всей прилежностью, но тщетно — чаще всего это пыли отчеты фуражиров давно стертой с лица земли армии.
В очередной раз, набегавшись до состояния, близкого к обморочному, я уселась прямо на пол и со всей силы треснула себя по голове.